Здесь и далее будуу приводить выдержки из трудов Л. Троцкого, как противовес ему А.Вяземского чтоб соблюсти равновесие и современного историка Рогинского.

В 1897 году крестьяне составляли 77,1% населения России. Следовательно, для того чтобы прокормить одного горожанина в царской России должны были работать более трех крестьян! Для сравнения заметим, что в Англии в это же время наблюдалась обратная пропорция - один крестьянин обеспечивал питание трех горожан.
Одновременно с наличием большого избыточного сельского населения Россия испытывала острейший голод городского населения, которое в начале 20 века составляло всего 12,6%. Для сравнения: уже в 1840 году в Англии городское население превысило 50%, а во Франции 20%. Т.Е. Все были сыты и довольны, и если бы не три чёрных года которые привели к голоду (не без участия ВКП(б)) и вызвали резкие перестановки в партии то и рефмы эти бы ли обречены.
Но Сталин фигура не однозначная, и судить оней однобоко это всё равно что судить о истории с позиции математики как предлагает мой уважаемый оппонент.

Этого мало??? Даже если отбрость всё кроме математики картина получаеться далеко не такая радужная как вам бы хотелось.

На звание Сталинизм вам ни очём не говорит? А мои родные пекрасно помнят как жилось рядовым Инженерам на рядовом оборонном заводе во времена его правления.

По определению историка А. Рогинского, — система государственного управления, совокупность специфических практик сталинского руководства; наиболее специфическая характеристика сталинизма, его родовая черта, — террор как универсальный инструмент решения любых политических и социальных задач.

А что касаемо идустриализации то вот цитата из книги Л. Троцкого:

Те же годы (1923-28) прошли в борьбе правящей коалиции (Сталин, Молотов, Рыков, Томский, Бухарин; Зиновьев и Каменев перешли в оппозицию в начале 1926 г.) против сторонников "индустриализации" и планового руководства. Ускорение темпа индустриализации происходило эмпирически, под толчками извне, с грубой ломкой всех расчетов на ходу и с чрезвычайным повышением накладных расходов. Требование выработки пятилетнего плана, выдвинутое оппозицией с 1923 года, встречалось издевательствами, в духе мелкого буржуа, который боится "скачков в неизвестное". Еще в апреле 1927 года Сталин утверждал на пленуме Центрального Комитета, что приступать к строительству днепровской гидростанции было бы для нас то же, что для мужика покупать граммофон вместо коровы. Этот крылатый афоризм резюмировал целую программу. Не лишне напомнить, что вся мировая буржуазная печать, и вслед за ней социал-демократическая, сочувственно повторила в те годы официальные обвинения против "левой оппозиции" в индустриальном романтизме.

Рыков, тогда еще глава правительства, заявлял в июле 1928 г.:

Как они были политическими проститутками, игравшими на популизме и тяжелом положении в стране так и отсались, но к этому прибавилась возможность такой эксплуатации народных масс каковая им и не снилась даже за пять лет до этого.

Форсированный характер нового курса вырос из необходимости спасаться от последствий политики 1923-1928 годов. Но все же коллективизация могла и должна была иметь более разумные темпы и более планомерные формы. Имея в руках власть и промышленность, бюрократия могла регулировать процесс коллективизации, не доводя страну до грани катастрофы. Можно было и надо было взять темпы, более отвечающие материальным и моральным ресурсам страны. "При благоприятных условиях, внутренних и международных, - писал в 1930 г. заграничный орган "левой оппозиции", - материально-технические условия сельского хозяйства могут в течение каких-нибудь 10-15 лет коренным образом преобразоваться и обеспечить производственную базу коллективизации. Однако, за те годы, которые отделяют нас от такого положения, можно несколько раз успеть опрокинуть советскую власть".

Снабжение заводов сырьем и продовольствием ухудшалось из квартала в квартал. Невыносимые условия существования порождали текучесть рабочей силы, прогулы, небрежную работу, поломки машин, высокий процент брака, низкое качество изделий. Средняя производительность труда в 1931 г. упала на 11,7%. Согласно мимолетному признанию Молотова, запечатленному всей советской печатью, продукция промышленности в 1932 году поднялась всего на 8,5%, вместо полагавшихся по годовому плану 36%. Правда, миру возвещено было вскоре после этого, что пятилетний план выполнен в четыре года и три месяца. Но это значит лишь, что цинизм бюрократии в обращении со статистикой и общественным мнением не знает пределов. Однако, не это главное: на карте стояла не судьба пятилетнего плана, а судьба режима.

Режим устоял. Но это заслуга самого режима, пустившего глубокие корни в народную почву. Не в меньшей мере это заслуга благоприятных внешних обстоятельств. В годы хозяйственного хаоса и гражданской войны в деревне Советский Союз был в сущности парализован перед лицом внешних врагов. Недовольство крестьянства захлестывало армию. Неуверенность и шатания деморализовали бюрократический аппарат и командные кадры. Удар с Востока или с Запада мог в этот период иметь роковые последствия.

Промышленный план 1935 г., как известно, перевыполнен. Но в отношении жилищного строительства он выполнен всего лишь на 55,7%, причем медленнее, хуже и неряшливее всего идет строительство домов для рабочих. Что касается колхозников, то те живут по прежнему в старых избах с телятами и тараканами. С другой стороны, советская знать жалуется в печати на то, что не во всех заново выстроенных для нее домах имеются "комнаты для домашней работницы", т.е. для прислуги.
Каждый режим находит свое монументальное отражение в строительстве и архитектуре. Для нынешней советской эпохи характерны многочисленные Дворцы и Дома советов, подлинные храмы бюрократии, иногда стоимостью в десятки миллионов рублей, дорогие театры, дома Красной Армии, т.е. военные клубы, главным образом для офицерства, роскошные метрополитены - для платежеспособных, при чрезвычайном и неизменном отставании строительства рабочих жилищ, хотя бы казарменного типа.

В области перевозки государственных грузов по железным дорогам достигнуты серьезные успехи. Но простой советский человек от этого выиграл очень мало. Бесчисленные приказы главы ведомства путей сообщения снова и снова вопиют "об антисанитарном состоянии вагонного парка и пассажирских зданий", о "возмутительных фактах бездействия в деле обслуживания пассажиров в пути", о "большом числе злоупотреблений, воровства и жульничества с проездными билетами..., сокрытия свободных мест и спекуляции ими, взяточничества..., хищения багажа на станциях и в пути". Такие факты "позорят социалистический транспорт". Повторные жалобы красноречивого администратора безошибочно свидетельствуют о крайней недостаточности транспортных средств для потребностей населения, об острой нужде в тех продуктах, которые транспорт перевозит, и, наконец, о циничном пренебрежении к простому смертному со стороны железнодорожных, как и всяких других властей. Себя самое бюрократия умеет прекрасно обслуживать и на земле, и на воде, и в воздухе, о чем свидетельствует большое число советских салон-вагонов, специальных поездов и пароходов, все больше заменяемых, впрочем, лучшими автомобилями и самолетами.
Характеризуя успехи советской промышленности, ленинградский представитель ЦК Жданов, при аплодисментах со стороны непосредственно заинтересованных слушателей, обещал, что через год "наши активисты будут приезжать на заседания не на нынешних скромных фордах, а на лимузинах". Советская техника, поскольку она обращена лицом к человеку, направляет свои усилия прежде всего на удовлетворение повышенных потребностей избранного меньшинства. Уличные трамваи - там, где они есть, - по-прежнему переполнены до удушья.

Когда народный комиссар пищевой промышленности Микоян хвалится, что низшие сорта конфет все более вытесняются в производстве высшими, и что "наши женщины" требуют хороших духов, то это значит лишь, что промышленность, с переходом на денежный оборот, приспособляется к более квалифицированному потребителю. Таковы законы рынка, на котором не последнее место занимают высокопоставленные "жены". Наряду с этим обнаруживается, что 68 кооперативных лавок, из 95 обследованных в 1935 г. на Украине, вовсе не имели конфет, и что спрос на кондитерские изделия удовлетворялся лишь на 15-20%, при крайне низком качестве. "Фабрики работают, - жалуются Известия, - не считаясь с требованием потребителя", - конечно если это не тот потребитель, который умеет за себя постоять.

Академик Бах, подходя к вопросу под углом зрения органической химии, находит, что "наш хлеб иногда бывает из рук вон плох". То же думают рабочие и работницы, не посвященные в таинства процессов брожения; в отличие от почтенного академика они не имеют, однако, возможности выразить свою оценку на страницах печати.

В Москве швейный трест рекламирует разнообразные фасоны шелковых платьев, выработанные специальным "Домом моделей"; в провинции, даже в крупных промышленных городах, рабочие по прежнему не могут без очередей и других мытарств достать ситцевую рубаху: не хватает! Доставить необходимое многим гораздо труднее, чем доставить избыточное немногим: вся история тому порукой.
Перечисляя свои достижения, Микоян возвестил: "Новой является маргариновая промышленность". Ее действительно не было при старом режиме. Не надо спешить с выводом, будто положение стало хуже, чем при царе: сливочного масла народ не видел и тогда. Но появление суррогата означает, во всяком случае, что в Советском Союзе имеются два класса потребителей: один предпочитает сливочное масло, другой мирится с маргарином. "Мы вдоволь снабжаем махоркой всех, кому она нужна", хвалился тот же Микоян. Он забыл прибавить, что ни Европа ни Америка не знают такого низкопробного табака, как махорка.

Одним из особенно ярких, чтоб не сказать вызывающих проявлений неравенства является открытие в Москве и других крупных городах особых магазинов с высококачественными товарами, под очень выразительным, хотя и не русским названием "Люкс" (роскошь). В то же время не прекращающиеся жалобы на массовое воровство в гастрономических лавках Москвы и провинции означает, что продуктов питания хватает только для меньшинства, тогда как кормиться ими хотят все.

Работница-мать имеет свой взгляд на общественный режим, и ее "потребительский" критерий, как презрительно выражается сановник, очень внимательный, впрочем, к собственному потреблению, является в последнем счете решающим. В конфликте между работницей и бюрократией Маркс, Ленин и мы с ними - на стороне работницы против бюрократа, который преувеличивает достижения, смазывает противоречия и держит работницу за горло, чтоб она не смела критиковать.

Пусть маргарин и махорка - печальная необходимость. Но тогда незачем хвастать и прикрашивать действительность. Лимузины для "активистов", хорошие духи для "наших женщин", маргарин для рабочих, магазины-"люкс" для знати, вид деликатесов сквозь зеркальные витрины для плебса, - такой социализм не может не казаться массам новой перелицовкой капитализма. И эта оценка не столь уже ошибочна. На фундаменте "обобщенной нужды" борьба за необходимые предметы существования грозит воскресить "всю старую дребедень" и по частям воскрешает ее на каждом шагу.

"База спекуляции в нашей стране уничтожена, - провозгласил Сталин осенью 1935 г., - и если все же спекулянты у нас еще есть, то это можно объяснить только одним: недостаточной классовой бдительностью, либеральным отношением в отдельных звеньях советского аппарата к спекулянтам". Перед нами идеально чистая культура бюрократического мышления. Экономическая база спекуляции уничтожена? Но тогда нет надобности ни в какой бдительности. Если б государство могло, например, обеспечить население необходимым количеством скромных головных уборов, не было бы нужды арестовывать злополучных уличных торговок. Вряд ли, впрочем, такая нужда есть и теперь.

За всем тем повседневная жизнь не легка и для квалифицированного рабочего, особенно в провинции. Помимо того, что 7-часовый рабочий день все больше приносится в жертву повышенной выработке, немалое число часов уходит на дополнительную борьбу за существование. Как признак особого благополучия лучших рабочих совхозов, указывается, например, на то, что трактористы, комбайнеры и проч., т.е. уже заведомая аристократия, имеют собственных коров и свиней. Теория, гласившая, что социализм без молока лучше, чем молоко без социализма, покинута. Теперь признано, что рабочим государственных сельско-хозяйственных предприятий, где, казалось бы, нет недостатка ни в коровах ни в свиньях, нужно для обеспечения своего существования создать свое собственное карманное хозяйство. Не менее поразительно звучит победное сообщение о том, что в Харькове 96 тысяч рабочих имеют свои огороды; другие города призываются равняться по Харькову. Какое страшное расхищение человеческих сил означают "своя корова" и "свой огород", и каким бременем ложится средневековое копанье в навозе и в земле на рабочего и особенно на его жену и детей!

Что касается основной массы, то у нее нет, разумеется, ни коров, ни огорода, ни, зачастую, даже своего угла. Заработная плата необученных рабочих составляет 1.200 - 1.500 рублей в год, и даже менее того, что при советских ценах означает режим нищеты. Жилищные условия, наиболее надежный показатель материального и культурного уровня, очень тяжелы, часто - невыносимы. Подавляющее большинство рабочих ютится в общежитиях, которые по оборудованию и содержанию гораздо хуже казарм. Когда нужно оправдать производственные неудачи, прогулы и брак, сама администрация, через своих журналистов, дает такие описания жилищных условий: "рабочие спят на полу, так как в кроватях их заедают клопы, стулья переломаны, нет кружки, чтобы напиться воды" и пр. "В одной комнате живут две семьи. Крыша протекает. В дождь выносят воду из комнаты ведрами". "В отвратительном состоянии отхожие места". Число этих описаний, относящихся к разным частям страны, можно увеличить по произволу. В результате невыносимых условий "текучесть рабочих, - пишет, например, руководитель нефтяной промышленности, - достигла очень высоких размеров... Из-за недостатка рабочих большое количество буровых вовсе оставлено"... В некоторых особо неблагоприятных районах соглашаются работать только штрафные, уволенные с других мест за различные нарушения дисциплины. Так, на дне пролетариата оседает слой отверженных и бесправных, советских париев, которыми вынуждена, однако, широко пользоваться такая важная отрасль промышленности, как нефтяная.

Весь тот слой, который не занимается непосредственно производительным трудом, а управляет, приказывает, командует, милует и карает, - учителей и ученых мы оставляем в стороне, - должен быть исчислен в 5-6 миллионов душ. Эта суммарная цифра, как и вошедшие в ее состав слагаемые, ни в каком случае не претендует на точность: но она все же годится, как первое приближение.

Где отдельная комната, достаточная пища, опрятная одежда все еще доступны лишь небольшому меньшинству, миллионы бюрократов, больших и малых, стремятся использовать власть прежде всего для обеспечения собственного благополучия. Отсюда величайший эгоизм этого слоя, его крепкая внутренняя спайка, его страх перед недовольством масс, его бешеная настойчивость в удушении всякой критики, наконец, его лицемерно-религиозное преклонение перед "вождем", который воплощает и охраняет власть и привилегии новых господ.

И где широко шагающая индустриализация?, Благо для всех?

Всё мыше изложенно возвращает нас к тому что было высказано мной несколько ранее: демократия, социализм, как в прочем и капитализм а тем более коммунизм, не больше чем утопии изобретённые для оправдания пробощения масс... и добвлю: личного обогащения. А некоторым это принесло личные дивиденды в виде культа личности...

P.S. Спасибо моему уважаемому опоненту Heeresmusikschutze, за то что сподвиг меня вновь перечитать труды любимых мной летописцев истории СССР.

P.P.S C праздником дорогие товарищи!